Многие другие здания также следовали за ним. Мне вновь вспомнились фотографии перекошенных лесов в Арктике, где деревья кренились во все стороны из-за таяния вечномерзлого грунта. Челси, Пенн-Саут, Лондон-Террас – всех их куда-нибудь да косило. Ничего положительного с точки зрения возможностей для инвестирования. Технологии восстановления жилья все время совершенствовались, но возиться со зданиями, стоящими на песке, бессмысленно. Графенированные композиты и алмазное покрытие – средства эффективные, но даже они не способны сдержать обмякший бетон, а действуют скорее как очень прочная пищевая пленка и просто изолируют от воды.

Жужжа по узким каналам между 10-й и 11-й, я уловил взглядом Большой вогнутый квадрат, неподалеку от берега Гудзона. Здесь во время первой волны строительства крытых переходов одна группа инвесторов подвесила меж четырех небоскребов на высоте сорокового этажа торговый центр. Людей это восхищало, но только до тех пор, пока эти четыре небоскреба вдруг не накренились под весом торгового центра внутрь. При этом центр опустился сразу на пять этажей, разрушив все, что было внутри. После этого люди стали гораздо осторожнее, и сейчас Большой вогнутый квадрат висит там, будто незадачливый Стоунхендж, указывая, что нельзя подвешивать слишком тяжелые объекты вне отвесной линии небоскреба. Инженеры затем объявили, что эти высотки строились с расчетом только на то, чтобы выдерживать собственный вес.

Сколько еще могли простоять все эти покосившиеся здания? Кто побеждал в вечной битве человека с морем? Море было всегда одинаковым, а человечество совершенствовалось, но море никогда не отступало. И могло подняться снова. Следовало иметь в виду Третий толчок, пусть крупных сходов льда в Антарктике в последнее время и не наблюдалось, однако в ИМС такая возможность учитывалась. В любом случае, что бы ни ждало уровень моря в будущем, межприливье всегда оставалось под угрозой. Любой, кто на регулярной основе пытался сражаться с морем, не мог отрицать, что в конечном счете оно всегда побеждало и что его победа – лишь вопрос времени. Некоторые из них частенько философствовали об этом в депрессивно-нигилистском ключе. От нас ничего не зависит, мы пашем как проклятые, а потом погибаем, и так далее.

Таким образом, близился час, когда всем слабым зданиям в межприливье понадобился бы серьезный ремонт – если таковой вообще был возможен. Если же нет, то их следовало заменить – если возможно было хотя бы это!

А тем временем здесь жили люди. Признаки этого виднелись повсюду: заменены разбитые окна, развешано белье, на крышах устроены сады. Особенно очевидно это было днем. Ночью же они выключали свет, и здания выглядели заброшенными, кое-где, может быть, оставив горящие свечи, для удобства своих призраков. Но днем все было отчетливо видно. И это, конечно, было неизменно. Жилья на Манхэттене не хватало всегда. И чтобы они держались подальше, мало было просто задрать цены на аренду – они всячески изворачивались и приживались где могли. В затопленном городе было бесконечное множество закоулков и закутков, включая, конечно, алмазные пузыри, защищавшие аэрированные подвалы от приливов. Люди жили, как крысы.

Эту ситуацию, наверно, Джоджо и надеялась поправить своими выгодными инвестициями. Хотя, по сути, это гиблое дело: так можно было стать топологически обратным Сизифом, выкапывающим яму, которая постоянно засыпается, откачивающим подвал за подвалом лишь затем, чтобы их затопило вновь, и так до бесконечности.

Аэрация! Подводная недвижимость! Новый рынок, который нужно наполнить финансами, а потом использовать рычаги и повторить цикл в большем масштабе, как того требует первый закон. Всегда расти. Это значит, что, как только поверхность острова заполнилась до предела, вы сначала тянетесь к небу, а потом, когда достигаете предела и там, начинаете нырять на глубину. Когда подвалы, туннели и станции метро будут аэрированы, люди, несомненно, примутся рыть все более и более глубокие полости, расширяя незримый кальвиноград до литосферы, выкапывая землескребы под стать небоскребам, здания до самого центра Земли. Геотермальное отопление без прибавки к цене! Жилье в самом аду – все это Манхэттен.

* * *

Правда, не совсем. Когда плаваешь вокруг заброшенных развалин в Челси, стараясь не смотреть на таящиеся в окнах лица, все равно чувствуешь отчаяние, все равно приходят только пессимистичные мысли. Впрочем, отбросить эти унылые видения несложно – достаточно повернуть «клопа» и зажужжать к большой реке, затем, прибавив скорости, оторваться от воды и полететь вверх и прочь, прочь от израненного города! Улететь!

Так я и сделал. Широченный Гудзон оказался подо мной, его темная поверхность извивалась и колыхалась где-то внизу. И вот они, на двух берегах – Верхний Манхэттен и Хобокен, оба застроенные небоскребами, самыми высокими из всех. Два берега будто бы соревновались, какой из них доминирует, и это в десятилетие, когда появились революционные строительные материалы, которые позволяли возводить небоскребы в три раза выше, чем до этого. И все равно было приятно припрятать миллиард или три в нью-йоркской квартирке где-нибудь повыше, бывать в ней по несколько дней в году и наслаждаться этим величайшим городом мира. В Денвере-то таких видов, какие сейчас открывались передо мной, точно быть не могло!

Я со всплеском опустил «клопа» на воду и направил его к длинному причалу под кластером Клойстер. Вверху, будто видимая часть космического лифта, нависал огромный комплекс супервысоток, каждая по триста с лишним этажей. Вот он в самом деле выглядел так, будто эти высотки пронзали голубой купол неба и исчезали, протянутые до бесконечности. Из-за этого эффекта казалось, будто само небо расположено ниже, чем обычно, подобно бирюзовому куполу какого-нибудь исполинского цирка, держащемуся на четырехзубом столбе.

* * *

От входа на пристань тянулась линия протяженностью почти в дюжину лодок, и я остановился рядом с длинной отвесной скалой, выступавшей из воды в этой части острова, и принялся ждать своей очереди. Старое Генри-Гудзон-Парквей давным-давно ушло под воду, а бороздка, которую прорубили в скале, чтобы поддержать это детище Роберта Мозеса[86], теперь также находилась под водой даже во время отлива и вмещала в себя узкий солончак с желто-зеленой поверхностью, поросший кустами, колючками и мелкими деревцами, с выступающими из глубины гнейсовыми образованиями.

Я медленно прожужжал к траве, окаймлявшей солончак, и развернулся вверх по течению. Почувствовал, что «клоп» правым крылом задел дно. Был уже почти прилив. Тихий закуток в устье города, маленький торотеатр[87], овеянный прохладой в тени облака.

Трава в солончаке при таком приливе почти полностью находилась под водой. Это была какая-то морская трава, которая тянулась горизонтально во все стороны, сначала вслед за течением реки, потом против течения под воздействием кильватеров лодок. Многие стебли тянулись параллельно, будто волосы под водой в ванной. На каждом зеленом стебле виднелись желтые штришки, и когда эти стебли, как волосы, качались на волнах, можно было наблюдать за приятными, завораживающими в окружении зелени золотыми блестками. Трава колыхалась и развевалась туда-сюда, зелень и золото, туда-сюда, бульк, бульк, бульк. Очень, очень красиво.